Пожар Европы: что символизирует сгоревший собор Парижской Богоматери
Воспетый французом Гюго и русским Алдановым, поражавший воображение бесчисленных путешественников без малого тысячу лет, собор Парижской Богоматери, великий Нотр-Дам де Пари, пережил две мировые и одну Столетнюю войну, смуту Фронды и кровавый террор Великой революции. Он был самым древним символом французской столицы — и даже Эйфелева башня, превзойдя его по высоте, не смогла отнять пальму первенства — храм Божий упорно держался против святилища разума. Но 15 апреля 2019 года случилось страшное: собор, по пока не выясненной причине, загорелся. Судя по имеющимся данным, разрушения ужасны — обрушилась кровля, пожарные пытаются спасти хранящиеся внутри произведения искусства. «Известия» вспоминают о месте Нотр-Дам в сердцах французов — и всего человечества.
Долгая память
Его строили, как и было положено строить соборы в средневековье — несколько столетий, начав в 1163 году и завершив (впрочем, тоже неокончательно) в середине XIV века. Время, разумеется, было беспощадно к величественному зданию: уже ко временам Гюго собор находился в довольно запущенном состоянии; лишь знаменитый роман французского классика привлек внимание публики (в начале XIX века уже не особо проникнутой религиозным духом) и властей к плачевному состоянию одного из символов Парижа — и Франции, как таковой.
Собор чудом уцелел во времена якобинских гонений на религию — Робеспьер потребовал с парижан выкуп за сохранение «твердыни мракобесия», который должен был пойти «на нужды всех революций, какие еще произойдут с нашей помощью в других странах». Выкуп был уплачен и собор уцелел (были, впрочем, торжественно обезглавлены статуи французских королей — вскоре, однако, головы лишился и сам глава Конвента); революций же не случилось. Знаменитые химеры — включая и самую, наверно, знаменитую, Дьявола-Мыслителя, не пострадали от пыла санкюлотов. В романе Марка Алданова «Девятое Термидора» он описан поразительно точно — и, в своем роде, пророчески.
Марк Алданов «Девятое Термидора»
«Опустив голову на худые руки, наклонив низкую шею, покрытую черной тенью крыльев, раздувая ноздри горбатого носа, высунув язык над прямой звериной губою, бездушными, глубоко засевшими глазами в пропасть, где копошились люди, темный, рогатый и страшный, смотрел Мыслитель»
Люди продолжали копошиться, занимаясь своими мелкими мирскими делами, вспоминая, однако, иногда и о душе. А собор пережил и обе мировых войны — ни немецкая сверхпушка «Колоссаль» в Первую, ни авиация союзников во Вторую не нанесли ему повреждений. Вероятно, в те жестокие времена что-то всё же останавливало и штабных стратегов, и простых исполнителей приказов, не давая перейти от зверства обычного, человеческого, к зверству трансцендентному, метафизическому по своей природе.
Сон разума
Собор погиб лишь в XXI столетии — снова, как и во времена Робеспьера, «веке разума» и беспощадной насмешки над всякого рода «религиозным дурманом». Есть в этом и какая-то горькая ирония — и мистическая, грозная символика. Понедельник был первым днем Страстной седмицы для католиков — Пасху Римская церковь празднует в этом году 21 апреля. Но трагедия, случившаяся в неделю скорби и смирения для христиан западного обряда, выходит за религиозные пределы — даже если пожарным удастся спасти хранившиеся в храме бесчисленные духовные и материальные сокровища. В известном смысле, в этот день мы стали свидетелями того, как сгорели последние воспоминания о старой, настоящей Европе.
Внезапно вспоминается, что почти ровно шесть лет назад, в мае 2013-го, перед главным алтарем Нотр-Дам покончил с собой историк Доминик Веннер — в знак протеста против отказа Франции от традиционных ценностей, прежде всего — против легализации однополых браков. Тогда многие увидели в этом поступке в лучшем случае — признание отчаяния и поражения носителей правой идеи; в худшем — дурацкую выходку старого мракобеса. «Гыгыгы» со стороны равнодушных потребителей «Инстаграм-культуры» и ханжеское сокрушение от прекраснодушных искателей технократического будущего наверняка прозвучит и в эти дни. Однако — что им ответить? «Вы и убили-с», — как говорил один из самых знаковых персонажей русской литературы. Новой, страшной в своем ликующем бессилии «мультикультурной» Европе вряд ли нужен символ власти и мощи христианских монархов — пусть хотя бы как памятник архитектуры.
Не будет удивительным, если расследование, уже начатое прокуратурой Франции, придет к выводу о преднамеренном преступлении — в феврале этого года около десятка католических храмов по всей Франции подверглись осквернению и некоторые были подожжены неизвестными; власти так и не смогли пока установить виновных. Но даже если причины пожара окажутся вполне тривиальными, грозного символизма у случившегося не отнять.
Что останется нам? Не только французам, по крайней мере, тем из них, кто выходил на демонстрации за сохранение устоявшихся веками семейных и духовных ценностей — ибо мы, русские (во всех своих многочисленных этнических вариациях), остаемся, пожалуй, последним оплотом традиций той, настоящей Европы. Вспоминать великолепное описание Гюго — цитата велика, но нельзя не привести ее целиком:
Виктор Гюго «Собор Парижской Богоматери»
«Вряд ли в истории архитектуры найдется страница прекраснее той, какою является фасад этого собора, где последовательно и в совокупности предстают перед нами три стрельчатых портала; над ними — зубчатый карниз, словно расшитый двадцатью восемью королевскими нишами, громадное центральное окно-розетка с двумя другими окнами, расположенными по бокам, подобно священнику, стоящему между дьяконом и иподьяконом; высокая изящная аркада галереи с лепными украшениями в форме трилистника, поддерживающая на своих тонких колоннах тяжелую площадку, и, наконец, две мрачные массивные башни с шиферными навесами. Все эти гармонические части великолепного целого, воздвигнутые одни над другими и образующие пять гигантских ярусов, спокойно развертывают перед нашими глазами бесконечное разнообразие своих бесчисленных скульптурных, резных и чеканных деталей, в едином мощном порыве сливающихся с безмятежным величием целого. Это как бы огромная каменная симфония; колоссальное творение и человека и народа»
Вспоминать — и ужасаться потере. Великой утрате — и для многих из нас страшному знамению гнева Господня. Сегодня — один из тех дней, которые входят в исторические хроники в черном цвете. На века. На тысячелетия. Даже если Нотр-Дам восстановят — чего это стоит при современном уровне технологий — на месте былого символа будет стоять лишь симулякр былой славы и былого величия. И именно это печалит более всего.
